— Что такое? — спросил мистер Невилл, беря ее за руку.

— Так, ничего, — ответила Эдит. — Просто задумалась над тем, как трудно встретиться с пороком в наши дни. Человеку внушают, будто у него большой выбор, а на самом деле, похоже, никакого выбора не существует.

— Погуляем по палубе, — предложил мистер Невилл. — Вы вся дрожите. Ваш кардиган почти не греет. Тот, кто сказал, что вы похожи на Вирджинию Вулф, оказал вам дурную услугу, хотя, вероятно, вы посчитали это комплиментом. Что до пороков, то их полным-полно, нужно только знать, где искать.

— Мне, видимо, их не найти, — заметила Эдит.

— Это потому, что вы не вложили в поиски всю душу. Но, если не забыли, мы собираемся все это изменить.

— Честное слово, не представляю как. Если все сводится к тому, чтобы я пожертвовала кардиганом, то сразу скажу: дома у меня еще один. Я, конечно, им тоже могу пожертвовать. Но на полное изменение у меня, пожалуй, духу не хватит. Я просто-напросто лишена очарования. Не знаю почему.

— Не знаете, — согласился он. — Это видно.

Он продел поплотнее ее руку под сгиб своего локтя и повел дальше.

— Еще один круг, — приказал он. — Смотрите, вы уже не так бледны. Свежий воздух идет вам на пользу. Женщинам с белой кожей следует как можно чаще бывать на воздухе. Им нельзя позволить себе сидеть в четырех стенах — у них совсем стираются лица. Соберитесь с духом, Эдит. Как только согреетесь, напряжение схлынет и вы сразу почувствуете себя веселее. Так-то лучше. И не надо сурово хмуриться — это все-таки увеселительная прогулка.

Эдит смотрела на бескрайнюю серую гладь. Пароходик не спешил. Теперь, когда она привыкла к легкому перестуку двигателей, ей стали слышны другие звуки: тихие всплески волн внизу за бортом, шелест крыльев похожей на чайку птицы, пролетевшей совсем низко, шорох тонкой юбки, которая билась о ноги. Не от ветра — ветра не было, было одно лишь равномерное стремление вперед, хотя пароходик, казалось, стоит на месте. Где-то за туманной завесой скрывалось бледное солнце, его лучи серебрили поверхность вод далеко-далеко по курсу. Им предстояло причалить в Уши, где их ждал ленч, и вернуться ближе к вечеру. Но эта прогулка представлялась Эдит слишком серьезным делом, чтобы думать о ней только как о развлекательной. Пустынное озеро, мерцающий свет, замедленное, словно во сне, продвижение вперед — все это приобретало в ее глазах некий иносказательный смысл. В живописи, знала она, корабли часто выступают символом души, порой души, отлетающей к неведомым берегам. Символом смерти. А если и не смерти, то все равно чего-то отнюдь не радостного. Корабли дураков, шхуны работорговцев, кораблекрушения, штормы; подобные образы даже в ученическом исполнении взывают к ужасу, который таится в глубинах самых отважных сердец, бередят душу и лишают покоя, ибо таково их предназначение. Эдит снова почувствовала себя в опасности, несчастной и бездомной. Она уже жалела, что уступила мистеру Невиллу, но после бестолкового дня, проведенного с Моникой, его предложение показалось ей заманчивым. Больше того, под безупречно пошитыми костюмами мистер Невилл скрывал немалую силу воли, и Эдит при всем желании не удалось отговорить его от принятого решения. Эта пошлая и нелепая экскурсия, в которой не было решительно ничего интересного, казалась ей чудовищной глупостью. Она-то надеялась, что они предпримут еще одну пешую прогулку — их неспешный ритуал был ей по душе, даже когда мистер Невилл лез к ней со своими дикими советами, за которые она начинала его ценить. Но нет, он завлек ее на этот жуткий пароходик, на это судно без людей и без кормчего — и невозможно было бежать; бесцельная эта экскурсия приобретала мифический оттенок, по мере того как сгущался туман, а живые люди на берегу продолжали заниматься своими живыми делами, ведать не ведая про этот призрачный корабль, который для Эдит как бы уже уплыл за пределы реального мира. Вот почему она крепко вцепилась в руку мистера Невилла. Хотя в нем самом было нечто непонятно мифическое, он тем не менее ухитрялся воплощать весьма ощутимую реальность.

Но постепенно и, возможно, благодаря предупредительному молчанию со стороны мистера Невилла состояние ее духа пришло в согласие с атмосферой окружавшего их печального спокойствия, и, когда из тумана проступила пристань в Уши, она смогла облегченно вздохнуть и выпустить из пальцев безупречно зеленоватый рукав мистера Невилла.

— Ну, вот, — заметил он, когда они оказались в прибрежном ресторанчике под открытым небом с расставленными по периметру горшками с геранями. — Не так уж было и плохо, а?

— Я и вправду рада, что вокруг полно официантов, бутылок и миллионеров, — призналась Эдит. — Мне, по крайней мере, все они кажутся миллионерами.

— Именно ими они, конечно, и хотели бы выглядеть в ваших глазах. И если деньги говорят, а считается, что говорят, то тут от них вполне достаточно шума.

Он усадил ее за столик под полосатым тентом, взял меню, которое расторопный официант не замедлил положить перед ним, и сказал:

— Я бы на вашем месте заказал утку. Эдит пропустила его слова мимо ушей.

— По-моему, на пароходике я совсем растерялась. У меня было чувство, будто нам не позволят вернуться.

— А есть ли к чему возвращаться? — вопросил мистер Невилл. — Увы, нет. Простите меня. Я, вероятно, позволил себе дерзость. Вы, Эдит, быть может, и не обладаете гипнотическим даром, однако, безусловно, умеете поставить человека в неловкое положение.

Эдит скромно улыбнулась.

— Считать ваши слова комплиментом? — спросила она.

Мистер Невилл холодно взглянул на нее:

— От вас я такого не ожидал, вы меня огорчаете. Но поставим на этом точку. Вам не к лицу работать под инженю. «Считать ваши слова комплиментом?» — надо же. Надеюсь, вы не станете одной из тех, кто наклоняется через столик и спрашивает, подперев подбородок рукой: «О чем вы сейчас думаете?»

— Хорошо, хорошо, — сказала Эдит, которой вдруг стало весело. — Я сюда приехала не экзамен держать, а приятно провести время.

— Еще узнаете, что одно не исключает другого, — заметил мистер Невилл, изобразив свою загадочную улыбку.

Однако он заказал вкусный ленч и с удовольствием увидел, как она оживилась и покраснела, когда принесли утку. Покончив со своей порцией несколькими точно рассчитанными движениями ножа и вилки, он откинулся на спинку стула и закурил сигару. Выглянуло слабое солнце. Эдит подставила ему лицо и блаженно расслабилась.

— Говоря о возвращении, что именно вы имели в виду? — спросил мистер Невилл. — Не в отель, понятно, туда нам так и так возвращаться. Я подразумеваю — к вашей обычной жизни. А спрашиваю я потому, — добавил он, — что и сам уезжаю в конце недели.

Эдит перестала улыбаться. О возвращении домой, вернее назад, ей рано или поздно придется подумать, но сейчас не хотелось размышлять о столь решительном шаге. Несообразный перерыв в привычном течении ее дней создавал неудобства, но зато избавлял от необходимости заглядывать в будущее. И эта минута безмятежности на каменных плитах под тентом в этом милом ресторанчике, и собеседник, человек удивительных качеств и проницательности, еще больше располагали к тому, чтобы успешно гнать от себя серьезные мысли.

Откинувшись на спинку стула, мистер Невилл следил за выражением ее лица.

— Посмотрим, — тихо сказал он. — Посмотрим, смогу ли я представить себе вашу жизнь. Живете вы в Лондоне. Достаточно обеспечены. Посещаете коктейли, ужины и издательские приемы, хотя вам от них мало счастья. Вас всегда рады видеть, однако настоящих надежных друзей у вас нет. Домой вы возвращаетесь одна. Домом своим вы очень дорожите. У вас были любовники, но у любой из ваших знакомых их было вдвое, если не втрое, больше; приятельницы считают, что в вашей жизни вообще нет мужчин, и довольно-таки нарочито опекают. Вы это видите. И все же, Эдит, у вас есть своя тайная жизнь. На вид вы — сама добродетель, но вы не такая, какой кажетесь.

Эдит окаменела.

Мистер Невилл аккуратно стряхнул пепел в пепельницу.